Книги
Философия
Жизнь по Кьеркегору

Кьеркегор

КОНЕЦ НЕМЕЦКОГО КЛАССИЧЕСКОГО ИДЕАЛИЗМА

Он скончался восемь лет спустя на курорте Рагац в Швейцарии.

      Послу австрийской монархии в Берлине князю Меттерниху, наверное, в голову не приходило, что вместе с ним в аудитории № 6, слушая мудрствования Шеллинга, си­дит неистовый бунтарь, бежавший от россий­ской монархии, который несколько лет спустя будет сражаться на венских баррикадах.

Михаил Иванович Бакунин с нетерпением ждал начала лекций Шеллинга. «Вы не мо­жете вообразить себе,— писал он родным на родину 3 ноября 1841 года,— с каким нетер­пением я жду лекций Шеллинга. В продол­жение лета я много читал его и нашел в нем такую неизмеримую глубину жизни, творче­ского мышления, что уверен, что он и теперь откроет нам много глубокого. Четверг, т. е. завтра, он начинает» (14, 3, 67).

Но уже первая долгожданная, многообе­щающая лекция явно разочаровала двадцати­семилетнего революционера. «Я вам пишу вечером, после лекции Шеллинга,— делится он с сестрой под непосредственным впечатле­нием (15 ноября 1841 года).— Очень инте­ресно, но довольно незначительно, и ничего говорящего сердцу, но пока не хочу делать никаких выводов; хочу еще послушать его без предубеждения» (14, 3, 78).

А год спустя, когда реакционное устрем­ление и теоретическое убожество «философии откровения» раскрылось в полной мере, Ба­кунин делает уже совершенно определенные выводы, характеризуя в письме к брату (7 ноября 1842 года) Шеллинга как «жал­кого, заживо умершего романтика...» (14, 3, 439). Беспокойному мятежнику, обуреваемому революционными исканиями, претили теосо­фические назидания престарелого философа, предавшего с кафедры свое  прошлое.

22 ноября 1841 года Кьеркегор записал в своем дневнике: «Я так рад, неописуемо рад, что прослушал вторую лекцию Шеллин­га... Отсюда, возможно, придет прояснение... Теперь я возложил все свои надежды на Шеллинга...»  (7,  148).

Увы, и его надежды не оправдались. С каждой лекцией они все больше угасали. Прослушав терпеливо тридцать шесть лек­ций, Кьеркегор не вытерпел до конца курса. 27 февраля 1842 года он пишет брату, что «Шеллинг болтает совершенно невыносимо... Я полагаю, что совершенно одурею, если буду продолжать слушать Шеллинга».

Оказавшись выносливее Бакунина, Кьер­кегор со своих, совершенно отличных, пози­ций столь же решительно разочаровался в берлинском пророке. «В Берлине,— читаем мы в его дневнике,— мне, стало быть, нечего больше делать... Я слишком стар, чтобы слу­шать лекции, а Шеллинг также слишком стар, чтобы их читать. Все его учение о по­тенциях обнаруживает полную импотенцию» (7, 154).

Не солоно хлебавши Кьеркегор покидает Берлин и возвращается домой. Поездка ока­залась для него совершенно бесплодной.

Совершенно несправедливым было бы умалять, а тем более отрицать положительное значение ранних работ Шеллинга в развитии немецкой классической философии, а тем са­мым и во всемирно-историческом процессе философской мысли. От ближних подступов к новой исторической форме диалектики, от негативной диалектики кантовских антиномий восходящими ступенями к гегельянской вер­шине идеалистической диалектики были уче­ния как Фихте, так и Шеллинга. Переход от субъективистски и волюнтаристски окрашен­ной диалектики Фихте к диалектике абсолют­ного идеализма был опосредован объективной диалектикой Шеллинга в его натурфилософии и философии тождества. «Но огонь угас, мужество исчезло, находившееся в процессе брожения виноградное сусло, не успев стать чистым вином, превратилось в кислый ук­сус» (1, 442). Из действующей силы в раз­витии философской мысли Шеллинг превра­тился в противодействующую этому разви­тию силу.